Митрофан, епископ Североморский и Умбский (Баданин Алексей Васильевич) Дата рождения: 27 мая 1953 г. Дата пострига: 11 июня 2000 г. Родился 27 мая 1953 г. в Санкт-Петербурге. Крещен в младенчестве в Никольском Морском кафедральном соборе Петербурга. В 1976 г. окончил Высшее военно-морское командное училище и в звании лейтенанта ВМФ убыл на службу на Северный флот. С 1979 г. - командир кораблей различных классов. В 1995 г. окончил Военно-морскую академию. В 1997 г. демобилизован в звании капитана 2-го ранга. С 1998 г. - пресс-секретарь епископа Мурманского Симона и руководитель издательства Мурманской епархии. Основатель и первый редактор газеты Мурманской епархии «Православная миссионерская газета». В 1999 г. поступил в Православный Свято-Тихоновский богословский институт (ныне Православный Свято-Тихоновский гуманитарный университет), который окончил в 2005 г., поступив в аспирантуру. В 2000 г. получил благословение от архимандрита Иоанна (Крестьянкина) на принятие монашества. 11 июня 2000 г. архиепископом Мурманским Симоном пострижен в монашество с наречением имени Митрофан в честь свт. Митрофана, первого патриарха Константинопольского. 13 июня 2000 г. рукоположен во диакона, 25 июня того же года - во пресвитера. 28 марта 2007 г. возведен в сан игумена. До избрания во епископа являлся настоятелем Успенского прихода с. Варзуга, благочинным Терского округа, председателем комиссии по канонизации святых Мурманской епархии. В 2009 г. присвоена ученая степень кандидата богословия за защиту диссертации, подготовленной на кафедре истории Русской Церкви ПСТГУ (тема «Житие преподобного Трифона Печенгского и история Печенгского монастыря в свете новых и малоизученных исторических документов»). С 2010 г. - член Союза писателей России. Решением Священного Синода от 2 октября 2013 г. (журнал № 111) избран епископом Североморским и Умбским. Наречен во епископа 1 ноября 2013 г. в домовом храме Патриаршей резиденции в Чистом переулке в Москве. Хиротонисан 24 ноября за Божественной литургией в храме Сошествия Святого Духа в пос. Первомайское г. Москвы. Богослужения возглавил Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл. Решением Священного Синода от 25 декабря 2014 г. (журнал № 138) утвержден в должности священноархимандрита Свято-Троицкого Трифонова Печенгского мужского монастыря поселка Луостари Печенгского района Мурманской области. Образование: 1976 г. - Высшее военно-морское командное училище. 1995 г. - Военно-морская академия. 2005 г. - Православный Свято-Тихоновский гуманитарный университет (кандидат богословия). Епархия:Североморская епархия(Правящий архиерей) Научные труды, публикации: Слово архимандрита Митрофана (Баданина) при наречении во епископа Североморского и Умбского. Житие преподобного Трифона Печенгского и история Печенгского монастыря в свете новых и малоизученных исторических документов (кандидатская диссертация). Автор 19 книг и 29 статей (в том числе в «Православной энциклопедии») по истории Крайнего Севера, богословию и агиографии. В частности, написана и издана книга "Правда о русском мате".
Правящий архиерей Североморской епархии – епископ Митрофан (Баданин) - в прошлом морской офицер, с 2000 года - священник, настоятель Успенского прихода в селе Варзуга, что на берегу Белого моря.
И Север, и флот епископ Митрофан знает и любит. Потомственный военный моряк. С 1976 года служба на Северном флоте. С 1979 года в должности командира корабля и в дальнейшем командовал кораблями различных классов. В 1997 году демобилизовался по сокращению в звании капитана 2 ранга. В 2000 году принял монашеский постриг. Важнейшим предметом своего архипастырского служения считает работу с военными. Мы встретились с епископом Митрофаном возле Даниловского монастыря, чтобы поговорить о военном духовенстве, планах владыки по управлению епархией и о современном духовном состоянии армии и флота .
Как уничтожался флот
Североморская епархия возникла не как плод сухих административных решений, не из соображений необходимости организационными мерами расширить архиерейскую власть на территории Мурманской области, а, скажу прямо, по очевидному промыслу Божию. Прощаясь со мной после архиерейской хиротонии, сказал, что только сейчас в полной мере приходит осознание важности принятого решения и острой насущности, чрезвычайной значимости тех задач, что стоят перед новой епархией на Арктическом направлении. Только сейчас, глубже вникнув в проблемы и познакомившись с ситуацией на Кольском полуострове и Северном флоте, Святейший Владыка в полной мере осознает, что это было действительно стратегическое решение.
И это воистину так. Наконец-то пришло время, и у руководства страны появились мысли об особом значении Арктики для дальнейшей судьбы России, для сохранения ее статуса мировой державы. Северный флот вновь приобретает свое стратегическое значение, уникальную роль в обороноспособности страны, которая за последние годы во многом утратилась. На моих глазах в 90-е годы по настоятельным рекомендациям наших зарубежных «друзей» возможности нашего главного флота, его стратегический потенциал целенаправленно уничтожались. Я двадцать шесть лет отслужил на Северном флоте и все застал: это и затопление наших уникальных укрытий для стратегических атомных лодок, что были созданы в скалах северных берегов, это и пристальное изучение американскими делегациями наших закрытых секретных баз…
Мы тогда искренне считали, что у нас теперь все будет по-другому, кругом теперь друзья. Мы с американцами ходили друг к другу с дружескими визитами. Я сам, вместе с адмиралом Ф. Н. Громовым, в то время командующим Северным флотом, ходил на Флориду, в Мейпорт… «Мир-дружба-колбаса!» Полная эйфория, страшные времена противостояния закончены, теперь все друг другу братья. Мы в это наивно верили.
Но оказалось, что это большая ложь, иллюзия, которой никогда не осуществиться. В результате мы уничтожили значительный потенциал наших стратегических сил, а взамен получили международный диктат, унижение, полное пренебрежение нашим мнением, нашими интересами. Мы получили распад Югославии, трагедию братской Сербии, агрессивные планы по отторжению от нас родственных нам народов, веками связанных с нами общей историей, культурой, верой: Молдавия, Украина, Грузия, Болгария. Мы увидели, что они нам, вроде как, больше и не друзья.
Победа в войне: вопреки
И пришло отрезвление. Мы опять вернулись к мысли, мудро сформулированной императором Александром III:«У России в этом мире нет друзей, а есть только два верных союзника - ее армия и флот». Может, потому в его правление и не было ни одной войны. Сегодня мы просто обязаны всерьез задуматься, как нам вернуть нашу былую мощь. Не ту, советского образца, Рабоче-крестьянской Красной армии, с «пролетарской ненавистью» и бесконечным поиском внутреннего и внешнего врага, а ту мощь, которой была сильна Россия в течение прошедшего тысячелетия - мощь материальная и духовная.
Российская армия считалась лучшей армией Европы. Мы проиграли крайне мало войн по сравнению с количеством выигранных. Мы помним неизменную роль России в глобальных мировых войнах, когда мы решали задачи спасения человечества, по сути ради продолжения мировой истории, восстановления порядка и справедливости в мировом масштабе. Здесь можно вспомнить , страшное испытание - вторжение «дванадесяти языков».
Помним, конечно, мы и последнюю .
Недавно я выступал с Североморске, на конференции в Доме офицеров, перед руководящим составом воспитателей армии и флота северного направления. Я старался донести важную мысль: наша победа в Великой Отечественной войне при большевистском богоборческом режиме произошла не благодаря ему, а вопреки тому атеистическому воспитанию, что столь агрессивно внедрялось в души людей в те годы.
Основу нашей армии, вступившей в схватку с мощнейшей армией мира, составляло крестьянство, жители наших тогда еще бесчисленных сел и деревень. Так вот, все дело в том, что до активного начала создания колхозов, то есть до 1932 года, в селе реально ничего после революции не изменилось. И тому есть свидетельства. Последние тринадцать с половиной лет я провел в поморских селах на берегу Белого моря. Еще застал и беседовал со многими древними бабушками, моими прихожанками. Так вот они однозначно свидетельствовали, что до начала насильственной коллективизации им было абсолютно все равно, что там, в столицах, происходит, какая теперь власть. «У нас, - говорили они, - как были храмы, так и оставались. Как мы исповедовались, так и исповедовались. Причащались, крестили детей. Что происходило где-то в столицах, мы узнавали из газет. Приезжали к нам какие-то пропагандисты, лекторы, были избраны люди в сельсовет, но радикально ничего не изменилось».
И, действительно, большинство в тех рыбацких селах пострадали после 1932 года. Например, наши вновь прославленные святые Трифонов-Печенгского монастыря - иеромонах Моисей и послушник Феодор. Именно когда началось закрытие храмов, насильственное отторжение от Церкви, активная наступательная позиция колхозных властей, требующих работать в церковные праздники, тогда и началось сопротивление верующего люда. У преподобномученика Моисея конфликт с колхозными властями и «органами» произошел в Пасху 1932 года, когда они сознательно начали призывать народ срочно идти на собрание во время Пасхального Крестного хода.
До этого периода основная масса людей России оставалась воцерковленной, и не была отлучена от Церкви. И следует напомнить, что именно это поколение пошло на войну. Войну выиграли люди, которые либо родились до революции, либо были воспитаны в дореволюционной традиции, которые Бога знали, исповедовались и причащались.
Я беседовал со своим тестем, полковником, который всю войну прошел комбатом. Он однозначно говорил: конечно, никто не шел в бой”за Сталина» или за Политбюро. Перед атакой вспоминали Господа и просили: «Спаси и сохрани!». И надеялись, что как в той песне:«Если смерти, то мгновенной, если раны - небольшой». Такой была суть духовного состояния нашего воина даже во времена безбожия. Понятно, что было и поругание, и богохульство, и атеистическая пропаганда. Но когда вопрос вставал о жизни и смерти, то человек поднимал в душе самые основы своего мировоззрения - а они оставались православными.
Дорога в Варзугу: постриг вместо венчания
Мое прежнее место служения до избрания в архиереи, село Варзуга - это одно из очень красивых, но и бедных рыбацких поселений на Терском берегу Белого моря. Население- четыреста человек (и это считается крупное село). Сейчас меня там сменил иеромонах, там же служит иеродиакон. Семейному священнику в тех местах прокормиться трудно. Уединенные, молитвенные, намоленные прежними поколениями места. Это не советские города Кольского полуострова, построенные в 1930-40-е, а древние поселения, со своими вековыми святынями, деревянными храмами, святыми источниками… Для монашеской скитской жизни - вообще оптимальный вариант.
К монашескому пути меня привело благословение - неожиданное и первоначально сложное даже для восприятия, не то, что для принятия. Вообще-то я приехал в Псково-Печерский монастырь за благословением на венчание. В течение недели старец не давал мне ответа. Это было удивительно и, в общем то, для него нехарактерно. Помню, его келейница удивлялась: «Не знаю, почему батюшка молчит… Странно, не хочет вам давать ответ почему-то».
В течение этой недели я жил и трудился в монастыре. Сейчас я понимаю, что, наверное, отец Иоанн взвешивал свой ответ в сердце и ждал воскресенья, чтобы помолиться за литургией. После литургии он вышел и дал мне ответ - что он благословляет меня на принятие монашества.
Можно представить, каким было мое возвращение в семью. Но, тем не менее, супруга сумела мужественно принять это благословение. Мы остались в очень добрых отношениях. Конечно, предполагалось наше обоюдное согласие на постриг. Но на монашество она не решилась и осталась в миру. Пока не решилась.
Сначала все мои друзья, родные и дети сочли, что у меня, как говорят, «крыша поехала». Но теперь все по-другому, в моем окружении все радикально изменилось. Все мои близкие стали искренне верующими людьми, обрели, казалось, навсегда потерянное счастье в семейной жизни. Господь все дал - и детей, и внуков. Они понимают, что мое решение, принятие воли Божьей, открытой в том благословении старца, привело, по сути, к спасению нашего вымиравшего тогда рода.
Удивительно, но изменилось и мое сугубо атеистическое прежнее окружение - мои друзья-офицеры, вполне сложившиеся уже как личности в советское время и прожившие большую часть жизни, тоже обратились к Богу.
Все, кто соприкасался со мной, оказались под благотворным влиянием той решительной перемены, к которой призвал меня Господь, через благословение, поистине великого старца нашего времени архимандрита Иоанна Крестьянкина.
Замкнутый круг: возвращение в Североморск
Эта история моего пути очень поучительна и открывает тайны той самой синергии (сотрудничества): все вокруг изменится, если воля Божья соединится с волей человека, если человек перестанет творить свою волю, а безоглядно и без сомнений примет Его волю.
Я ведь коренной петербуржец - у меня все предки в Петербурге похоронены. Я, как и многие, предполагал: послужу на Севере и вернусь. Все для этого у меня было готово: и квартира хорошая, и дача. Жизнь была расписана, но только по моей воле.
А оказалось, что я ничего не знаю. Живешь пред Господом, как смешной червячок, с самомнением, с планами на много лет вперед. А Господь смотрит на гордеца и думает - ну что ж, живи по своей воле, набивай шишки, мучайся. Как все делают. Либо спроси Господа, получи ответ, исполни его - и окажешься вдруг как бы в ином измерении, в потоке Божественной благодати, задышишь полной грудью. И смешным окажется, что все твои построения, воздвигнутые на песке - дачи, машины, благополучие - все рассыплется.
Тогда, при постриге в 2000-м году, я, казалось, распрощался с Североморском навсегда, а оказалось - нет. И вот, вновь призван к тому, чтобы продолжить свою полярную одиссею, посвятить свою жизнь трудам на Севере…
Двенадцать лет я находился в Североморске на штабной работе. Мне казалось, я закрыл эту страницу, принял постриг, сменил имя. Тот человек, Алексей Баданин, умер. Я искренне покаялся в прошлой жизни - она была прожита без Бога. А «если Бога нет, то все позволено» - это Достоевский гениально сформулировал. И то, что я не матерился, ещё далеко на значит, что я не грешил - грешил, и как следует, как «положено» настоящему офицеру. Офицер - это же всегда гусар!
От прошлой жизни, и от меня прежнего нужно было решительно оторваться - не просто надеть черные одежды и продолжить жить в той же городской суете, гордясь и кичась своими талантами и способностями, а умереть для прошлой жизни по-настоящему.
Митрополит Мурманский Симон, мой нынешний духовный наставник, мудрейший человек, чьему духовному чутью я полностью доверяю, отправил меня в это дальнее село, в глубинку, в полную уединенность. Там и дороги-то не было сначала, да и сейчас в соседние дальние села вертолетом только добраться можно. Я ужаснулся: «Да что ж это такое! Дальше просто некуда!» - и только потом понял эту мудрость. И начал трудиться.
Шло время, я, как говорится, свил себе гнездышко, что-то опять начал планировать… Действительно, многое удалось, создан, по сути, духовно-исторический центр нашего края, куда теперь стремятся паломники со всей Мурманской области. Слово Варзуга - это теперь брэнд! На четыреста человек населения у нас пять старинных храмов практически уже восстановлены, и в них семь престолов!
И вдруг, вновь нежданно-негаданно, Господь забирает меня с насиженных мест, призывает на архиерейское служение и велит: «Вернись обратно в Североморск, исправь то, что ты делал там нехорошо, и что иные, подобные тебе, продолжают делать нехорошо. Ты это все знаешь, это твои родные по духу и крови друзья-офицеры. И бывших офицеров не бывает. Вот тебе новая нива духовная».
И вот я все оставил - и моих прихожан-поморов, и храмы, и духовно-просветительский центр нашего края. Слава Богу, отдал в надежные руки, надеюсь, не загубят. Тем более, я отстоял и Варзугу, да и весь Терский берег Белого моря - они тоже перешли в мою Североморскую епархию.
Возвели меня в новый статус архиерейский, и вернулся я в Североморск. Стали мы с командованием флота и с администрацией города искать помещения для епархиальных структур: управление, бухгалтерия, канцелярия, склады, резиденция. Ничего ведь нет, все надо создавать. Даже храм флотский св. Андрея Первозванного еще не достроен - хорошо хоть купола поставили.
Поехали мы по городу. Мне стали предлагать свободные здания - сюда привели, сюда, а потом показывают еще один вариант, говорят, самый лучший. И вижу я перед собой здание моего управления, где в 90-е годы я провел последние двенадцать лет моей офицерской службы.
Так вот, круг замкнулся. Божий промысл мне прямо «в лоб», без вариантов показывает: «Я веду тебя, только ты принимай, иди, терпи и служи достойно».
«Просто патриотизм» - это абстракция
Степан Пименов с риском для жизни спас и в дальнейшем под угрозой ареста своего и своей семьи сохранял Казанскую икону Божией Матери - молельный образ семьи Александра III. Икона эта была написана в память об их чудесном спасении в 1888 году, когда произошло крушение императорского поезда в селе Борки Харьковской губернии. Потом она стала молельным образом Михаила Александровича Романова, любимого младшего сына Александра III, знаменитого командира Дикой дивизии в Первую мировую войну.
Коммунисты убили его в 1918 году в Перми первым из Царской семьи, потому что он явно представлял угрозу - он обладал авторитетом во всех слоях общества, а особенно в армии, и мог стать реальным императором.
Михаил Александрович вместе со своим верным секретарем Николаем Джонсоном, англичанином по рождению, православным по вере, были прославлены в Русской Зарубежной Церкви.
У нас - пока нет. Комиссия по канонизации, как рассказал мне игумен Дамаскин (Орловский), запрашивала в Зарубежной Церкви материалы, чтобы мы могли согласовать святцы, но никаких документов, обосновавших решение о прославлении, нам не предоставили. Может, никаких исследований и не было - просто было принято решение прославить всю Царскую семью и их слуг как мучеников.
А у нас подход иной, мы должны тщательно изучать документы. До последнего времени мы имели такую возможность, но сейчас, как известно, архивы закрыты на сто лет. Так что возобновить работу по прославлению мучеников в полной мере сейчас трудно. Но я надеюсь, что моя книга «Икона Великого князя» будет востребована, когда Комиссия вернется к этому вопросу.
Когда грех невозможен
Моя книга была написана в какой-то мере именно для того, чтобы показать духовный облик Михаила Александровича как одного из лучших представителей той, увы, исчезнувшей России. Во время работы я для себя открыл совершенно иной духовный мир: мир людей, для которых допустить грех было просто невозможно, потому что это - грех. И даже если политически, идеологически, сиюминутно государственные интересы требуют пойти на какой-нибудь, что теперь называется, «компромисс», для тех людей это было исключено.
Современное наше общество потому и не понимает, не может понять императора-страстотерпца: «Он был слабый, недалекий, пьяница», - и что еще только не выдумывают. Но дело в том, что он жил по Заповедям Божьим и понимал: если нечто является грехом, то этого делать нельзя, даже если этого требует ситуация, подталкивают Дума, министры, советники и прочие. И лучше умереть, чем совершить грех.
А в наше время такие рассуждения звучат просто наивно. Люди толком-то и не знают, что такое грех, что он означает. До недавнего времени в словарном запасе Word не было слова «греховность», оно только в последней редакции появилось - уже большое дело.
Мой прадед Степан Никитич Пименов как раз относился к теперь исчезнувшему народу того времени. Я стараюсь равняться на него. Наша семья входила в категорию «царская прислуга» и, храня царскую икону, все мы жили под статьей 58–10 УК РСФСР (антисоветская пропаганда). Ведь и я родился во флигеле дворца Великого князя. Наша семья осталась жить там, где Степан Никитич жил, как управляющий. В 1917 году он был арестован, две недели его никто не видел, потом он вернулся с Лубянки совершенно больной.
Но видимо Божья Матерь уберегла его - хранителя Своей иконы. Даже в блокаду, когда все эвакуировались, он не уехал, остался при ней. Да и вся наша семья чудом избежала репрессий.
В блокаду прадед пропал. Мы так и не знаем, как он погиб. Вернувшись, семья обнаружила, что квартира ограблена, но образ Божьей Матери на месте. В дальнейшем мы передали его в храм.
Бабушки говорили, что самым страшным ругательным словом для него было «чумичка» (поварешка). Если он кого-то обозвал чумичкой, то это значит, он пребывает в страшном гневе, дальше некуда. В моей семье матерная ругань была исключена. Это было абсолютное табу, я этих слов и не знал - услышал только в старших классах школы, когда сверстники начали выражаться (в младших классах, а также при девушках, в отличие от нынешних времен, никогда не матерились).
У однокурсников в училище и во флоте мат считался лихостью, показателем рабоче-крестьянского происхождения - мы не какая-то там «белая кость, голубая кровь». И многие ребята даже из нормальных семей, где сквернословие считалось неприличным, войдя во флотскую среду, переступали через себя и начинали оперировать этим лексиконом.
Я этого не допускал, даже будучи командиром корабля. Конечно же, мне часто было необходимо воспитывать подчиненных, вразумлять их. Казалось, без этих слов - невозможно. Но мне удавалось. Подчиненные до сих пор об этом вспоминают и относятся ко мне с большим пиететом. Они меня постоянно разыскивают, пытаются со мной встретиться. Шлют фотографии с тех времен, вспоминают совместную службу, благодарят.
Мое отношение к мату все знали и считали в определенном смысле чудачеством - мол, офицер «не от мира сего». Когда хотели рассказать, что какая-то ситуация была крайне напряженной (шторм, тяжелая швартовка, угроза кораблю), то у нас на дивизионе кораблей говорили: «Там такое творилось, что Баданин матерился!». На самом деле, я не матерился и тогда, но вот такая поговорка у нас была.
Как я этого греха избежал? Не знаю. Может быть, Господь меня готовил в архиереи, а архиерей не должен так скверниться - все-таки теми же устами слово Божье нести потом.
Североморская епархия: в поисках людей с горящими глазами
В моей епархии не хватает людей, кадры - основной вопрос. Те священники, которые есть - очень хорошие. Есть очаги приходской жизни. Но лоза растет, а отростков пока нет.
Каждый приход должен стать многоклирным, потому что запросы на священство колоссальные! Сейчас мы с военными составляли сводную таблицу, и получается, что, по сути дела, священник должен быть не только на каждом соединении, но и на каждом крейсере, на каждом корабле первого ранга, на каждой атомной подводной лодке. А мы не можем обеспечить флот священниками даже на уровне соединений.
Но я верю: если Господу наше дело угодно (а оно очевидно угодно), то все получится. Надо только общаться с людьми и внимательно смотреть, кого Он посылает мне в помощники. Епархии умножаются не просто для удобства в управлении - я верю, что Господь прощает Россию за весь грех XX века, и в умы наших правителей возвращается понимание великих ее задач и особой роли в мире. А без Церкви этого не реализовать.
Поэтому сейчас первое мое дело - это поездки по приходам, по частям, кораблям, встречи с офицерами. Беседую, смотрю в глаза. Если я вижу, что среди присутствующих есть человек, у которого глаза горят и который отзывается на мои слова - значит, этот человек от Господа, он не должен быть отпущен «в свободное плавание» и забыт.
Мы говорили с Командующим флотом о том, чтобы взращивать священников среди военных. Надо поговорить с ветеранами, с теми, кто уже демобилизовался. На Севере человек в сорок пять лет уже может выйти на пенсию - и не старый, и зрелый. Если его сердце отозвалось на зов Господа, его надо направлять на учебу в семинарию, стажировать.
В прошлом на кораблях служили иеромонахи. Если посмотреть Синодики погибших во время Японской и Первой мировой войн, то рядом с названиями кораблей пишутся имена монашеские. Дальние походы, долгие отрывы от семьи… Для белого священника это проблема.
А на военно-морских базах, в гарнизонах белому священнику вполне можно трудиться. Священник с офицерами общается, матушка - с их женами работает. Прихожанки-то кто? В основном жены, конечно же. Может быть, матушке-то с ними и сподручнее будет побеседовать, и если еще и свечница в свечной лавке знает, что сказать зашедшему в храм человеку, то «чудесный улов» непременно будет.
Кто как молится, так тому и подают
Епархия у меня небогатая. Принцип деления прежней епархии вполне понятен. Мурманской остались многонаселенные промышленные центры с градообразующими предприятиями: Мурманск, Кировск, Апатиты, Мончегорск, Оленегорск. Нашей Североморской досталось побережье с маленькими гарнизонами и вымирающими рыбацкими деревеньками. У нас просто разные сферы деятельности. Моя епархия больше (две тысячи километров побережья), а по населению в четыре с половиной раза беднее. Как выживать?..
Был такой мудрый человек, питерский священник Василий Ермаков. Я любил с ним послужить, а он меня любил и духовно наставлял, и я с благодарностью вспоминаю его советы. У него была поговорка: «кто как молится, так тому и подают». Всякий раз, когда, обвешанный пакетами с подарками, заходил он в алтарь, то с хитринкой произносил эту фразу. И все соглашались.
Все зависит от напряженности нашей службы. Сегодня военнослужащие на Севере - достаточно обеспеченные люди. Президент повысил зарплаты и офицерам, и контрактникам, а подводные лодки вообще все перешли на контрактную службу. Это не прежние матросы, у которых получка - три рубля (у нас была такая зарплата в училище - три рубля шестьдесят копеек - и до свиданья, как раз на сигареты хватало).
Пожалуйста, оформите ежемесячное пожертвование – 100, 200, 300 рублей. Любая сумма очень нужна и важна нам.
Ваш вклад поможет укреплять традиционные ценности, ясно и системно рассказывать о проблемах и решениях, изменять общественное мнение, сохранять людские судьбы и жизни.
Статус: Действующий Дата рождения: 07.01.1976 Постриг совершен: 28.10.2004 Архиепископом Мурманским и Мончегорским Симоном (Гетя) Диаконская хиротония: 12.11.2004 Архиепископом Мурманским и Мончегорским Симоном (Гетя) Иерейская хиротония: 28.12.2004 Архиепископом Мурманским и Мончегорским Симоном (Гетя) Архиерейская хиротония: 02.05.2017 В храме Воскресения Словущего Покровского ставропигиального монастыря г. Москвы Патриархом Московским и всея Руси Кириллом Светское образование 1999 г. ― Мурманский государственный педагогический институт (заочно).
2003 г. ― Северо-Западная академия государственной службы (заочно). Духовное образование 2009 г. ― Православный Свято-Тихоновский гуманитарный университет (заочно).
2016 г. ― Санкт-Петербургская духовная академия (заочно).
Биография
Родился 7 января 1976 г. в г. Мурманске в семье служащих. Крещен в 2002 г.В 1993 г. окончил среднюю школу № 34 г. Мурманска.
В 1999 г. окончил Мурманский государственный педагогический институт по специальности «История» . В 2003 г. закончил Северо-Западную академию государственной службы.
С 1 сентября 2004 г. нес послушания алтарника Никольского кафедрального собора г. Мурманска.
28 октября 2004 г. архиепископом Мурманским и Мончегорским Симоном пострижен в монашество с именем Тарасий в честь свт. Тарасия, архиепископа Константинопольского.
12 ноября 2004 г. архиепископом Мурманским Симоном рукоположен в сан иеродиакона, 28 декабря 2004 г. ― в сан иеромонаха.
С 15 ноября 2004 г. ― штатный диакон, с 8 января 2005 г. по 1 марта 2016 г. ― штатный священник Никольского кафедрального собора г. Мурманска.
В 2006-2013 гг. параллельно являлся настоятелем прихода храма свв. апп. Петра и Павла пос. Туманный Кольского р-на Мурманской обл. 5 июня 2009 г. назначен вторым священником церкви свт. Луки Крымского при Мурманском государственном техническом университете.
В 2005-2009 гг. обучался в Православном Свято-Тихоновском гуманитарном университете.
В 2006-2009 г. ― руководитель молодежного, в 2014-2015 гг. ― социального отделов Мурманской епархии. В августе 2015 г. назначен руководителем Свято-Феодоритовских катехизаторских курсов.
В 2016 г. закончил бакалавриат Санкт-Петербургской духовной академии.
Решением Священного Синода от 9 марта 2017 г. (журнал № 9) избран Преосвященным Великоустюжским и Тотемским.
17 марта 2017 г. митрополитом Мурманским Симоном за Литургией в храме Спаса-на-водах г. Мурманска возведен в сан архимандрита.
Наречен во епископа 8 апреля 2017 г. в Тронном зале Храма Христа Спасителя в Москве. Хиротонисан 2 мая за Божественной литургией в храме Воскресения Словущего Покровского ставропигиального монастыря г. Москвы. Богослужения возглавил Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл.
У нас в гостях был епископ Североморский и Умбский Митрофан.
Наш гость рассказал о том, как выбрал путь морского офицера вслед за своим дедом и отцом, почему однажды решил изменить свою жизнь и ушел в монастырское уединение, и как случилось, что вернулся в родной Североморск уже в сане епископа.
В. Емельянов
– Здравствуйте, это программа «Светлый вечер» на радио «Вера», в студии Владимир Емельянов. Мой сегодняшний собеседник епископ Североморский и Умбский Митрофан. Здравствуйте, ваше преосвященство, добрый вечер.
Епископ Митрофан
– Здравствуйте.
В. Емельянов
– Мы рады вас приветствовать сегодня в студии радио «Вера», в студии программы «Светлый вечер». У вас удивительная судьба. Ну действительно, вы были знакомы с такими людьми, от одного получили благословение, но об этом всем чуть позже. А вообще вы потомственный морской офицер.
Епископ Митрофан
– Ну в общем, да.
В. ЕмельяновО
– Вы не могли бы рассказать немного о вашем роде? Ведь у вас все – и отец, и дед, и прадед – все были морскими офицерами.
Епископ Митрофан
– Ну да, но наиболее ярко для меня отразилось в моей судьбе это мой прадед, который был близок к адмиралу Макарову Степану Осиповичу. Это был конец XIX века, становление океанского императорского флота. Наши корабли вышли в океан и везде демонстрировали свой флаг, присутствовали во всех важных регионах. И это вот мой прадед застал, он служил 12 лет под началом адмирала. Он не был офицером, он был унтер-офицером, то есть он выслужился именно из простых рядовых матросов за счет своих личных качеств. У нас хранилась в свое время подаренная фотография адмирала Макарова с подписью, значит: «Самому преданному и ответственному кондукто́ру флота».
В. Емельянов
– А что такой кондукто́р?
Епископ Митрофан
– Кондукто́ры – надо сказать, что это были самые ненавидимые революционными солдатско-матросскими массами люди. Это преданные унтер-офицеры флота, в общем, те, на которых мог опереться всегда офицер, командир. Ну впоследствии это в наше время, допустим, мичмана, старшины на флоте. А тогда они назывались кондукто́ры. И потом именно, видимо, я так предполагаю, в насмешку уже в советское время кондукторами стал звать почему-то продавцов билетов в трамваях там и так далее. То есть, видимо, тут есть какая-то такая глубокая ненависть, противостояние. Если мы вспомним фильм Эйзенштейна «Броненосец Потемкин», то там, значит, показывают сцену, когда кто там значит не согласен с тем, чтобы тут офицеров расстреливать, кондукто́ры, конечно же, типа там предают своих там друзей матросов, и их там отдельно расстреливают. То есть вот так вот все было. То есть кондукто́ры это те, на которых опирался флот, на которых он держался, то есть это самые преданные люди. А мой прадед Степан Никитич, он был еще очень талантливый человек, ну типа как Кулибин такой. И для адмирала Макарова, который как раз в этот момент занимался разработкой всех новых образцов вооружения для флота, то есть тогда впервые появлялось понятие вот эти самоходные мины, которые потом назывались торпедами, и минное вооружение с использованием электричества, тоже тогда диковинка была, гальванические элементы. Вот это все на флагманском корабле адмирала проходило испытание. И мой прадед как раз этим занимался. То есть он дорабатывал вот эти все научные, новые ну такие прорывы, которые адмирал Макаров, благодаря своему удивительному таланту, не только как полководца, но и как инженера, он внедрял в жизнь, и мы были впереди в области вооружения минного. И адмирал Макаров, по сути дела, явился родоначальником вот минного дела на российском императорском флоте. И я очень рад, что именно мой прадед был с ним рядом все это время. И в дальнейшем, когда он демобилизовался, он пошел именно по протекции адмирал Макарова. Интересно, что их даже дома были рядом, на Моховой улице, это я позже уже выяснил. Он занимался внедрением электрического освещения во всех дворцах. То есть в дальнейшем он даже первую проводку, я думаю, сейчас она там сохранилась до сих пор, сделал в Исаакиевском соборе. Его допустил Святейший Синод, поручил именно ему, его бригаде, и он за это получил золотые часы с боем, которые пропали в блокаду, как многое другое ценное, очень памятное, к сожалению. Вот от Святейшего Синода.
В. Емельянов
– Я хотел такую немножко болезненную для многих в нашей стране тему затронуть. А он не пострадал потом уже, в советское время?
Епископ Митрофан
– В советское время, естественно, и он, и моя семья должна была быть расстреляна. Это, так сказать, совершенно было предопределено. Потому что в конечном итоге его вот этот авторитет в Петербурге, и работы во дворцах, ведь дворец доверить, надо очень быть, чтобы знать, что человек честный. Там ведь не спрячешь все, что лежит открыто, просто в доступе. Там если кто читал про, допустим, Юсуповых, у них стояли вазы, наполненные самоцветами доверху, значит, это был просто такой шик особый дворца. Ну и это же не будешь все прятать. Поэтому доверие, честность, трезвость – вот это были принципы, которые создали ему имя. И в конечном итоге его забрал себе брат Николая II, Михаил Александрович Романов, и он стал управляющим дворца на Английской набережной, во флигеле которого, собственно, мы с братом родились.
В. Емельянов
– Вот я как раз хотел спросить, как вам удалось пожить во дворце Великого князя Михаила Александровича.
Епископ Митрофан
– Да. И именно он выбрал его, человека, которому можно было доверить дворец и быть спокойным, что все будет в нем работать. Михаил Александрович очень был человек продвинутый в техническом отношении, он дворец свой наполнял всякими новшествами последними, там различные лифты, там подача трапезы, допустим, там с какого-то подвального этажа наверх, уже накрытый целиком стол выезжал, так сказать, прямо в парадную залу. Ну всякие такие вот интересные вещи.
В. Емельянов
– Это кто был в Юсуповском дворце, он знает все это по рассказам экскурсоводов. И ваш прадед к этому имел самое непосредственно отношение.
Епископ Митрофан
– Ну безусловно, да. Ну вот этот дворец на Английской набережной великого князя Михаил Александровича, это вот такая для меня очень дорогая точка Петербурга. И, конечно, самое главное, та история иконы, которая хранилась в нашей семье. То есть икона Царской Семьи, написанная в память о ее чудесном спасении в 1888 году у станции Борки, известное, Харьковская губерния знаменитая, дело, когда погибло 43 человека, а Царская Семья практически там у кого-то палец был сломан один и больше ничего. То есть это явное чудо Божие. И многие в честь этого события, в память писали какие-то памятные дары императорской семье. И, в частности, была написана икона Казанской Божией Матери. Очень большая, в дорогом тяжелом серебряном окладе. И она стала молельным образом великого князя, она хранилась у него во дворце в молельне. И когда дворец громили революционные матросы, вот мой прадед сумел ее вынести оттуда. Потому что выкидывали все из дворца. Это бабушка рассказывала мне лично, как это все было ужасно, как с верхних этажей кидали абсолютно все там, всю драгоценную мебель, удивительные всякие предметы искусства – все это просто грохало об двор, вот эти перепоясанные лентами ребята пьяные. И, в частности, конечно, вопрос для прадеда было важно спасти эту икону. И потом эта икона хранилась у нас. И, как я сейчас понимаю, именно присутствие этой иконы, прадеда благословил протоиерей Николай Комарецкий, это последний настоятель храма на Благовещенской площади, которая ныне Площадь Труда, храм, который был взорван первым, в 29-м году. Дальше там все остальные взрывали, но это был самый первый взрыв. Протоиерей Николай Комарецкий заболел после этого и через два года скончался, хотя он бы еще достаточно в силах. И он ему сказал, что, значит, Степан Никитич, храни до лучших времен, пускай в доме. И она у нас хранилась, хотя, конечно, она совершенно не домашняя икона. И это было всегда большим ну как бы риском. Потому что она у нас хранилась занавешенная, я помню, я там заглядывал за занавесочку на кухне. Но если кто бы глянул, это было понятно, что это икона царская, и вообще что она тут делает, почему она так хранится в семье, в общем-то, людей ответственных, государственных, так сказать, работающих в закрытых заведениях. И, естественно, страх, который сопровождал жизнь нашей семьи, он был постоянный. Естественно, прадеда арестовали сразу. И мы думали, что все. Ну я-то это не застал, естественно, бабушка рассказывали, что, собственно, они попрощались. Его не было неделю. Но каким-то вот, каким, а я так думаю, что именно заступничеством Божией Матери, он был хранитель, ему было поручено хранить, и поэтому он не должен был быть расстрелян. И вот ну он вернулся больной, соответственно. Неделю стояли на ногах, оказывается, забитые, как сельди в бочке, в подвалах на Гороховой. И он вернулся больной совершенно и не хотел об этом никогда рассказывать и ни вспоминать даже, молчал всегда. И в этом напряжении, когда пошли следующие по спискам проходить – 32-й, 37-й год, естественно, мы все, как бабушка рассказывала, все время слушали, где остановилась машина, воронок, у какого подъезда, куда идут. Это все ночи, говорит, напролет.
В. Емельянов
– Я не представляю, как можно вообще в этом ужасе жить все время.
Епископ Митрофан
– Бабушка моя в результате, я застал этих моих бабушку и ее сестру, они были повреждены, они пребывали, вообще они все время жили в страхе. Это был уже, наверное, год 86-й, нет, раньше, наверное, 70-й год, когда я, значит, ну будучи еще таким юношей, у нас дома стоял так называемый таксофот. Это некое стереоустройство фотографическое начала века, принадлежавшее князю, для этих изображений объемных. Ну потом это все стали уже делать там всякие пластмассовые аналоги, уже в советское время это все. Но изначально это было, так выглядело, очень солидная такая аппаратура, и там порядка сорока картин этих самых на пластинах там вращались, и там, значит, можно было увидеть различные пейзажи того, ныне ушедшего мира императорской России. И я вдруг обнаружил, что сзади есть какое-то дно второе. И я, значит, открутив эти древние какие-то винтики, вскрыл. И там обнаружил пакет, завернутый в газету, как раз именно где-то вот 15-16-го года. И внутри оказались пачка фотографий. Оказалось, что это фотографии, потом я читал это в воспоминаниях, фотографии, которые делал великий князь Михаил Александрович во время Первой мировой войны, когда он командовал Дикой дивизией. Там засняты были, ну как я сейчас помню, значит, там засняты всякие атаки, артиллерийские какие-то обстрелы, там жизнь в окопах, какие-то советы там этих, значит, где-то в Ставке там и так далее. То есть их было штук 60 этих фотографий. И я сказал: бабушка, вот смотри, что я нашел, значит. Бабушка так посмотрела, говорит: хорошо, хорошо положи, я потом посмотрю повнимательней. Я помню, я ушел в школу, и когда я вернулся, говорю: бабушка, можно, я еще хочу посмотреть, где они? – Их больше нету. Я говорю: как нету? – Их больше не существует, я сожгла. Я говорю: как так? Значит, все вообще, никогда не вспоминай об этом. Я говорю: да что такое, почему надо было? То есть это уже были брежневские застойные года, они, естественно, всем было абсолютно все равно все эти фотографии, и все уже и публиковали. Но вот у нее это было, говорит: придут, арестуют и даже не спросят, зачем ты это сделал. И все, это все закончится вот так, навсегда забудь об этом. И я понял, что просто она не может по-другому мыслить, она все время ждет, каждую ночь, так сказать, что это все равно закончится плохо. Потому что наша семья попадала под категорию царская прислуга.
В. Емельянов
– Да, я вот поэтому вас и спросил.
Епископ Митрофан
– Статья 58-10, и все ясно. Вот поэтому это чисто, что эта икона была у нас дома, и она нас сберегала. То есть мы должны были сохранить ее до времен, ну в дальнейшем мы ее, да, передали в Серафимовскую церковь Петербурга, она там сейчас хранится, почитается, и многие туда приходят помолиться к ней.
В. Емельянов
– Мой сегодняшний собеседник епископ Североморский и Умбский Митрофан. Имея такой бэкграунд, таких родственников, как ваши предки, очевидно, что вы пошли по их стопам. А что было самым сложным в вашем морском служении? Вы служили на Северном флоте.
Епископ Митрофан
– Я служил на Северном флоте. У меня отец капитан 1-го ранга, подводник. Он участник войны. И это, конечно, его благословение было, нам с братом обоим идти по этой стезе. Мы хотели в подводники идти, но он категорически сказал, что никаких подводников, с меня хватило моих друзей, я, значит, больше не выдержу. Потому что у него очень много погибло друзей. Просто личных близких друзей погибли во время испытаний, новых лодок после войны, когда наша страна вот пыталась, значит, вырваться вперед в этом вопросе, началась гонка вооружений. И он очень многих потерял, и сам неоднократно был в тяжелейшей опасности. Он сказал нам идти и в надводники, и мы с братом действительно пошли, стали командирами кораблей. Самая сложная работа офицера это принятие решений. То есть, казалось бы, вот в 90-е годы начали говорить, что офицер стало словом ругательным – мы это все прошли, я это помню как раз, я застал это в полной мере, – и типа что это бездельники, непонятно, там деньги получают, а непонятно, что они там делают, ничего не делают. Офицер принимает решения, он берет ответственность на себя и отвечает за это решение. И делает все, чтобы оно было выполнено. Поэтому, конечно, самое сложное в жизни это именно это принятие решения, когда экипаж, ну как англичане говорят, кто командир – ну первый после Бога. Экипаж, он всегда сморит на командира, то есть это большая вот эта ответственность. Я всегда был командиром, так получилось, я никогда не был подчиненным. Я начал с маленького корабля, просто выпросил себе этот корабль, небольшой рейдовый тральщик. Это я всего прослужил год, как выпустился. И мне поверили, видя мою такую настойчивость, и я стал командиром маленького корабля. И дальше я переходил, только лишь меняя класс корабля и ранг.
В. Емельянов
– И в итоге вы дошли до...
Епископ Митрофан
– Ну я дошел не слишком до большого корабля, но тем не менее, ну потом я просто ушел на штабную работу. Я уже дальше не двигался, и служил в Североморске.
В. Емельянов
– А вот это вот: я не могу без моря, как говорят моряки? Или как летчики: я без неба не могу, что я буду на земле делать. Или в вашем случае, на суше что я буду делать.
Епископ Митрофан
– Я не знаю. Дело в том, что все зависит от того, в какой мере человек побыл в море. Некоторые там: не могу без моря там, качни стол, без качки не могу там, -всякие такие поговорки.
В. Емельянов
– Нет, ну это да.
Епископ Митрофан
– Но дело в том, что те, которые по-настоящему поплавали и которые, в общем, были в переделках, и достаточно много было тяжелых моментов и нервного напряжения, я не скажу, что меня тянет опять, значит, вот пойти, я пошел бы там. Я считаю, что я сделал достаточно, я действительно был командиром и ходил в море.
В. Емельянов
– А вот эти переделки, вы можете рассказать, что это за истории были? Или это секретно?
Епископ Митрофан
– Нет, это не секретно, почему. Это всегда связано с какими-то, ну ситуациями аварийными, которые неизбежны в экипаже. Людей много, допускаются ошибки, выходит из строя техника, это может происходить. Ведь хорошо, если это происходит где-то ну в таких условиях не критических, а если это шторм, а если ураган, и ты вообще на пределе, еще немного и все кончится плохо. Я такую ситуация застал. Я в принципе ее рассказывал уже, помню, кто-то брал у меня такое интервью, но я могу повторить. Это мы шли, я перегонял достаточно большой корабль, это плавмастерская – это такое большое судно, было поручено перегнать вокруг Скандинавии. Надо было выйти с Баренцева моря, с Полярного, с базы, и войти дальше в Балтийское море, на ремонт в Польскую Народную Республики в то время, потому что корабль польской постройки. Это в Гдыню мы должны были перейти. И, в принципе, время было выбрано неплохое, август, конец августа и прогнозы были нормальные. Но, тем не менее, мы попали в очень тяжелую переделку. Значит, то есть корабль по своему техническому состоянию был не в состоянии выдержать ту нагрузку волновую и ветровую, которая выпала в ту ночь. Нас накрыл циклон тяжелейший, который должен был пройти мимо, а он взял да повернул на 90 градусов и ночью нас накрыл. То есть мы даже не могли никуда ни спрятаться, ни отойти в сторону, это произошло моментально и неотвратимо. И началось, в общем, такая ситуация, когда корабль изношенный очень долгими боевыми службами, значит, это происходило у берегов Гвинеи-Бисау, значит, у Мозамбика, там были наши базы лодок, эта плавательская обеспечивала ремонт. То есть там климат ужасный, все железо сгнивает, проводка электрическая вся рассыпается. Ну это тропики, жара страшная...
В. Емельянов
– И влага еще.
Епископ Митрофан
– И влага. И это все разрушает, коррозия просто вот съедает. Естественно, она там провела 24 года. Можно представить, что произошло с кораблем и всеми его этими кабель трасами и все остальное. Но, тем не менее, надо было идти на ремонт, на ремонт мы пошли, и значит, вот в таком состоянии совершенно изношенном мы попали вот в эту переделку, когда просто волновые нагрузки были столь велики, что пошли трещины по корпусу. А в эти трещины стала поступать вода. А вода стала поступать в совершенно разрушившиеся оплетки кабелей 380 вольт, стало замыкать это все на корпус. Стало бить 380, значит, соответственно, там возьмешься за рукоятку, а тебя там шарахает, и непонятно, как ходить по кораблю. То есть вот такая ситуация, которая нарастает, и мне поступают доклады отовсюду, со всех боевых постов. А я должен, так сказать, и все ждут от меня указания...
В. Емельянов
– Решения.
Епископ Митрофан
– Решения. И я должен решить, потому что я командир. Это вот был такой момент. Я вижу, что ситуация ухудшается, выходит из строя руль, корабль уже не может эффективно выходить на волну. А это катастрофа, потому что корабль он борется, в принципе, с любыми штормом до тех пор, пока он может встать носом на волну. Ежели его завалит лагом, как говорится, боком, да, то его опрокинет, он не предназначен для этого. И естественно, так вот его не опрокинешь как бы поперек, пробуй его переверни. А боком – раз, тебя ковырнет и все, и ты до свидания. В этом деле еще очень важно, работает ли рулевая машина и хорошо ли работают двигатели, достаточно ли его хода. А когда руль начинает плохо перекладываться, потому что мы вынуждены были перейти на аварийное управление, потому что электрическое отказало. А аварийное управление это долгое, медленное перекладывание там за счет аварийных систем, совсем без этих усилений машины, которые придают, это чисто работа рулевого, который крутит эту самое колесо этого руля, и через пять минут он уже весь мокрый и изнемогает, потому что ему надо то в одну крутить сторону, то в другую. Но мы установили смену, меняли там через каждые десять минут рулевых, они крутили эту самую. Но, тем не менее, я вижу, что корабль, он только выходит на волну и он заваливается опять, то есть он не держится. И надо было что-то делать. И вот в этот момент, когда я понял, что... Потом экипаж, все-таки плавмастерская не такой плавучий корабль, он редко выходит в море, он стоит где-то в основном. Экипаж укачался, и действительно, с ними ничего поделать невозможно. Некоторые просто в бессознательном состоянии катаются по коридору, там ты его, хоть что хочешь с ним делай, а он совершенно не соображает ничего, то есть тяжелейшая морская болезнь. Надо рассчитывать на тех, которые остались. Осталось их немного. Все это надо рассчитать, кого куда направить, чтобы корабль продолжал жить. И вот именно в этой ситуации тогда, у Фарерских островов, ну вот я значит, впервые, наверное, обратился к Богу. Я понял, что люди смотрят на меня, а у меня возникло, а я на кого смотрю, что я-то кто, я ж тут не Бог. И тогда вот у меня возникла вот эта мысль, что надо, наверное, что-то такое пообещать, взять какой-то ну важный такой обет не обет. Но какие-то такие у меня мысли были, что если я спасусь, то я уже, так сказать, теперь не забуду об этом, я буду всегда как бы вот что-то такое... Вот я не сформулировал тогда, что это.
В. Емельянов
– Вы мне скажите кратко, ваша история, она благополучно закончилась? Вы дошли до Гдыни тогда без потерь?
Епископ Митрофан
– Да, удивительным образом, без потерь мы пережили эту ночь. Мы сумели, собралась команда, которая оделась в защитные одежды, которые не пробивало, эти химкомплекты, то есть они могли прикасаться ко всему. Они, связавшись канатами, сумели дойти до румпельного отделения, где эти все залитые машины, которые не давали поворачиваться рулю. Они там просушили все. Мы восстановили боеготовность, как говорится, восстановили ход, восстановили работу рулевой машины. И, в принципе, мы к утру уже вышли из этого шторма, и наступил полный штиль. Это было какое-то такое просто после кошмара вдруг такая благодать. И мы почувствовали, что просто мы, значит, вот спаслись, нас Господь простил.
В. Емельянов
– Ваши рассказы морские, конечно, можно слушать и продолжать дальше, время программы у нас только с вами ограничено. Но надеюсь, что это не последняя встреча. И меня, и наших слушателей, я уверен, интересует вопрос, как морской офицер стал епископом. В вашей судьбе случились какие-то радикальные перемены? Как это у вас произошло? Ну вот такой маленький маячок вы дали, что вот во время этого шторма.
Епископ Митрофан
– Ну вот да, были как бы такие вот от Господа, такие вот уроки, и вот так Господь протягивал руку, важно было ее не оттолкнуть, а почувствовать, что здесь происходит. Ну тут было трудно не почувствовать, когда решался вопрос жизни и смерти, это всегда для человека очень важно. В этот момент принимаются правильные решения, если человек действительно человек. Ну вот такие случаи безусловно были. Но они, может быть, достаточно личные, поэтому я не могу в полной мере это все рассказывать. Но путь этот постепенный был. То есть я чувствовал, что моя жизнь офицера рабоче-крестьянского флота там в Красной армии, она какая-то вот неполноценная. Мне не хватало очевидным образом, не хватало ну какой-то опоры жизненной, я не чувствовал, в чем смысл жизни, я его не мог найти. И это меня очень угнетало. Ну в общем-то вот так где-то. Этот путь сокровенный. Тут нельзя сказать, что вот так щелчок, и все, значит, изменилось.
В. Емельянов
– Как отнеслись ваши близкие? Ведь у вас семья, жена, ваши дети. Это же прямо действительно, ну если там у человека, у мирянина, который принял крещение, в идеале должна меняться жизнь, то уход в священство, ну это действительно просто другая жизнь.
Епископ Митрофан
– Ну я был абсолютно одинок в этом своем решении, в этих своих переменах конца 90-х, когда это наступило. Я прощался с флотом, все сокращалось, все резалось, значит, всех гнали, лишь бы только зарплату не платить. Подписывали любые там, значит, бумаги на увольнение, кому угодно, пожалуйста. Только напиши и тут же исчезай, потому что денег нет и не будет. И всех разогнали, всех профессионалов, командиров, всех, кого только можно было. И я оказался в такой ситуации. И вот сейчас еду в Дивеево, это будет 20 лет, как я туда поехал. Мне просто сказали, что, знаете, есть такое место святое, где можно спросить о своей судьбе. Ну сказали люди верующие, я тогда был так это в поиске. И я сел на свою машину тогда и поехал в Дивеево. И вот в Дивеево я три дня молился у мощей Серафима Саровского, и на третий день, в общем, я получил ответ совершенно конкретный. Ну это опять скажете, что морские байки, и времени мало.
В. Емельянов
– Нет, я не скажу, потому что я хоть и не стремился никогда к священству, да и вряд ли это возможно, но, тем не менее, я бы тоже сказал, что вот мало кто может поверить, почему я все-таки пришел в Церковь, почему я принял крещение. И это было тоже необъяснимо совершенно, потому что это случилось, кстати, между прочим, вот так вот на щелчок, в один момент почти.
Епископ Митрофан
– Ну у меня это щелчок был. Но я говорю, что все-таки, чтобы этот щелчок произошел, еще до этого должен быть достаточно длительный путь каких-то вот таких событий, указаний, каких-то таких размышлений человека, когда он сталкивается с чем-то.
В. Емельянов
– Ваше преосвященство, я предлагаю нам сейчас прерваться буквально на пару минут. Я напомню, что мой сегодняшний собеседник епископ Североморский и Умбский Митрофан. И мы сегодня говорим о его морском служении – это было в первой части программы, во второй части программы мы уже будем говорить о его служении в Церкви. Тем более, есть тоже очень интересные и встречи, и события и так далее. Дождитесь, мы вернемся буквально через минуту.
В. Емельянов
– Мы продолжаем наш «Светлый вечер» на радио «Вера». В студии Владимир Емельянов и мой сегодняшний собеседник, епископ Североморский и Умбский Митрофан. В первой части программы мы поговорили о морском служении владыки, потому что он из старого рода морских офицеров, еще тех, которые служили царскому флоту. И закончили мы нашу предыдущую часть тем, что, в силу различных обстоятельств, жизненных, духовных исканий, владыка пришел в Церковь уже просто как священник. Вас ведь благословил архимандрит Иоанн Крестьянкин, глубоко мною почитаемый старец. К сожалению, я его не застал в живых, а тогда, в общем, еще в то время, когда он уходил из жизни, в моей жизни еще Христа не было. То есть Он был, но я был сам по себе, а все остальное было само по себе. Хотя я никогда себе не позволял никаких вольностей, никаких там смешков и так далее, но дело не в этом. Как вы с ним познакомились, с архимандритом Иоанном Крестьянкиным?
Епископ Митрофан
– Ну я так с ним познакомился достаточно это, может быть, дерзновенно, что я познакомился. Просто так Господу было угодно, чтобы я услышал его мудрость. А произошло это очень так достаточно тоже забавно. Мой сын учился в музыкальной школе на флейте. Значит, его преподавательница, которая его вела, вдруг говорит: извините, я с вами прощаюсь, больше меня здесь не будет. Я говорю: а как это, вы уезжаете что ли из Североморска, а что случилось? А меня благословили жить при монастыре. Я говорю: а что это такое за слово благословили, и кто благословил? Я продаю квартиру и уезжаю в Печоры. Я говорю: вот тебе раз, а как это так можно? Она говорит: да-да, вот меня старец благословил. Я впервые тогда вот услышал такое слово «старец», «благословил». Я говорю: и как это что? И говорит: а вы тоже поезжайте и благословитесь. Я говорю: а на что благословиться-то, уезжать отсюда что ли? Она говорит: а это как он скажет. Благословитесь на жизнь. И вот мне это запало в душу. Думаю, может, действительно надо что-то узнать. И я поехал туда вот. Я поехал, взял сына с собой. Мы приехали, пошли туда к келейнице, там помню, Татьяна. Она говорит: нет, батюшка тяжело болен, практически не знаем, что будет, он никого не принимает. Но, говорит, вы напишите тогда записки. Давайте, я ему дам, он даст ответ через меня. Я говорю: хорошо, все замечательно. Ну и действительно мы наблюдали, как там бесконечно с уколами бегали. То есть просто тогда момент был, думали, что все уже.
В. Емельянов
– Да, там кризис был.
Епископ Митрофан
– Да, был кризис, потом Господь продлил ему годы, и он опять встал. А тогда был момент полного, значит, уже отчаяния у всех, все прощались. И мы написали. Я написал, что я написал, я писал, что прошу благословения на венчание, что мы живем с женой вот, какие-то обстоятельства писал жизни. Стараемся там церкви помогать, там то, се, все ну такие житейские дела, вот благословите на венчание. И мы отдали эти записки. Она сказала: ну приходите завтра в это время, я вам скажу ответ. Ну а оказалось, что на следующий день приходим, она говорит: он прочитал и ничего не сказал. Я говорю: и что теперь? Она говорит: ну завтра скажет. Мы там провели неделю. Он молчал и не отвечал. А потом вдруг встал в воскресенье и пошел на литургию. Это был праздник Корнилия Печерского мученика, он решил встать. Там переполох – батюшка встал, значит, все там, за ним там эти тысячи людей понеслись там, его стали охранять всячески. Он помолился, потом также бегом его увели обратно, опять побежали уколы делать. И мы после этого подошли к нему, и вот после литургии он дал ответ. Он дал мне ответ, что мне либо принимать монашество, то есть значит, либо жить одному. Но вернуться к своей первой жене. Но это было полное... Мы с женой первой расстались давно, и совершенно не собирались, и я даже не знал, где она. Вот говорит, вот такое вам, – эта Татьяна сказала, – меня простите, я просто ретранслятор, я понимаю, что я вам говорю такие вещи, которые сейчас вам будут весьма... Я говорю: ну весьма, и что теперь делать? Ну вот такое сказал. Вы либо вернетесь к первой жене, либо должны расстаться с этой женой. Ну, короче, разговор пошел. Так было дело. Но я плохо представлял, как я это скажу жене, когда вернусь. Она нас благословила, чтобы мы там получили разрешение на венчание. А я приеду, скажу, что вот такая нам доля выпала. Это была, конечно, катастрофа. Можно представить, как женщина к этому отнесется. Пускай даже какая-то вера там есть, но все равно, это же трудно вместить. Но, слава Богу, все-таки мы вот это решение приняли. Мы развелись. Я, правда, поехал к первой жене. Действительно нашел ее, мы встретились. Это, конечно, было, когда я ей предложил, что давай, значит, вместе, обратно, это был шок, конечно. Но это было очень важно. Нам было важно встретиться, потому что для моего дальнейшего служения необходим мир на сердце. Я должен со всеми примириться, не должно быть того, что там, что творят люди, когда разводятся.
В. Емельянов
– Ой, да, бывает по-разному.
Епископ Митрофан
– И поэтому надо было все это. И она очень это приняла, она была очень рада, что я вот так вот поступил, что мы вот так встретились. Мы друг другу все простили. И мы прекрасно сейчас общаемся. У нас внуки, дети, все и там все замечательно. Это было необходимо, то есть в этом всем была мудрость. Это вот только так можно было решать эти вопросы. Ну да, конечно, мы расстались. И благословение нам было от моего архиерея обоим принимать монашество. И даже предполагалось, что в этом случае мы могли бы жить, как брат с сестрой, взять на себя там окормление Североморска, нас все знали.
В. Емельянов
– Да, и хозяйство вдвоем вести...
Епископ Митрофан
– Так вести, да, но жить, соответственно, в чистоте. Но моя супруга не решилась, говорит: я не готова, я не могу, я просто я не выдержу. Нет, позже, потом. В общем, короче, я принимал один монашество.
В. Емельянов
– Так получилось, что вы, когда принимали священство, в нашей стране произошла ужасная трагедия, о которой вы потом напишете книгу. Я имею в виду подводную лодку «Курск». Сейчас уже довольно много времени прошло. Не очень-то и телевидение вспомнило почему-то. Вы как-то особо это переживали?
Епископ Митрофан
– Я к этой теме вернулся спустя десять лет. И книга моя посвящена десятилетию. Я за эти десять лет, ну в силу того, что я уже был монахом, я пребывал в таком уединении молитвенном. Мой архиерей очень мудро меня отправил в очень далекие края, где и дороги туда не было, это древние поморские села. То есть я мог заниматься тем, чем должен заниматься монах даже на приходе, то есть молитвой. И в эти десять лет, за эти десять лет пришло некое осознание, понимание сути того, что произошло.
В. Емельянов
– И что же произошло на самом деле?
Епископ Митрофан
– Что произошло? Я не касался никаких технических и прочих проблем, это совершенно не имеет значения. Какая разница, как Господь решил забрать этот лучший экипаж. Господь для жертвы всегда берет самое лучшее. Это была жертва, да. И мне все равно там, вот, кто виноват, какие – да это абсолютно не имеет значения. Зачем это было дано. И когда я, спустя 10 лет, встречался с людьми там, спрашивал, что вы делали в августе вообще 2000 года? Все говорили одни слова: мы сидели у телевизора и плакали. Вот для чего это было нужно. Ну невозможно было нашу страну наконец привести в состояние нормальной нации. Нацию объединяет горе.
В. Емельянов
– Вы сейчас считаете, что мы нормальная нация?
Епископ Митрофан
– Я считаю, сейчас что мы другая нация, не та, что была в 90-е годы. 90-е годы вы застали?
В. Емельянов
– Я застал 90-е годы, да.
Епископ Митрофан
– Все на продажу, когда все глумливо, все можно продать: историю, имена, над всем смеяться. Офицеры – ругательное слово, ветераны – ордена там лучше не надевать. И все остальное.
В. Емельянов
– Кстати, вот для меня это загадка по сей день. Вообще вот я из своего детства помню, во-первых, дед мой военный профессиональный, который прошел войну, вернулся с войны. Я помню, что в моем детстве довольно много было людей в военной форме на улицах.
Епископ Митрофан
В. Емельянов
– У ребенка, вообще вот у меня конкретно, было нечто среднее такое отношение к военным, это типа не милиция, но и по башке тоже можно получить за какой-то там в подворотне, да, выкуриваемую сигарету. Запросто мог подойти офицер и просто дать подзатыльник. Сейчас людей в форме почему-то на улицах не так много...
Епископ Митрофан
В. Емельянов
– Это все еще длится?
Епископ Митрофан
– Совершенно верно. А вы много видите священников, в форме ходящих по улице? Я тоже их не вижу. Это тоже отголосок.
В. Емельянов
– Вот приходил недавно иеромонах Димитрий Леонов, он окормляет «можайский куст», как он это называет, исправительные учреждения. Вот он как раз ехал к нам сюда на передачу и рассказывал, как какой-то человек в транспорте напротив него сидел и строил ему рожи, например, корчил.
Епископ Митрофан
– Ну это неизбежно, его же колбасит при виде креста, как же, это все мы проходим. Крест, он тяжелое воздействие оказывает на людей, которые повреждены духовно.
В. Емельянов
– Ну и вы знаете, мне кажется, что тут еще сыграло свою роль то, что довольно агрессивно общество сейчас к Церкви стало относиться. Вдруг такая перемена произошла. Сначала, наоборот, все прямо ринулись прямо на таком эмоциональном духовном подъеме, скорее в храм, отмечать все праздники, а теперь риторика изменилась. Она чувствуется, кстати, это из средств массой информации, это слышно от людей, которые ну действительно ернически довольно к этому относятся. То есть даже не идет просто речь о том, что ну слушай, ты верующий, ты неверующий. Я неверующий, но я уважаю твой выбор, и это твой выбор, в конце концов. И вот эта риторика, она сменилась. И как вы считаете, это временно вообще, это каким-то образом изменится?
Епископ Митрофан
– Нет, это не изменится. Это нормально. Значит, как говорил Тертуллиан, Церковь, если она не гонима, то она не Христова. Это мы все хотим, чтобы было там симфония, Византия, чтобы опять – мы всю этой эйфорию прошли, все закончилось 17-м годом. И вовсе наши новомученики, они не потому нам так дороги, что они были замечательные совершенно люди до во время революции. Все были повреждены, все. Другое дело, что они кровью искупили. Кому-то это Господь позволил свой грех искупить кровью, и они теперь новомученики. И мы за счет их крови сейчас и живем, собственно, не по своим заслугам. Поэтому что касается Церковь, которая испытывает эти нападки, это слова Господа: «Меня гнали, и вас будут гнать». А как же, это непременно. Почему, потому что мир, он не может принять Церковь, не может принять святость – это иноприродные, инородные совершенно миры. И я должен сказать, что нынешняя ситуация с Россией, когда вдруг мы для всех абсолютно ненавидимы, просто непонятно, что происходит. Ну что мы вам, собственно, сделали, что вы так все как с ума посходили вокруг во всем мире? Это тоже корни, потому что у нас православие. Католицизм угасает. Я там в Италии, в Милане уже десять лет на конференциях с ними беседую, с католиками все это мы обсуждаем. Они не представляют уже той опасности для мира, для сил зла, которую представляет собой православие, ортодоксия – то есть сохраненная вера апостольская. И поэтому неприятие России, оно во многом спровоцировано развитием православия в России.
В. Емельянов
– Вы думаете?
Епископ Митрофан
– Я думаю, да.
В. Емельянов
– А мне кажется, что здесь как раз сугубо дело персонифицированное.
Епископ Митрофан
– Да хоть персонифицированное. А что вы думаете, у нас персоны к православию относятся прохладно?
В. Емельянов
– Нет, я не знаю, как относятся, я с ними не знаком. Я не знаком с этими персонами.
Епископ Митрофан
– А я знаю. Вот давайте я вам скажу. Я только что вернулся недавно с главного военно-морского парада России. Грандиозное мероприятие, правильно же, было?
В. Емельянов
– Я никогда не был.
Епископ Митрофан
– Нет, ну вот трансляция была, главный военно-морской парад, на Неве который в Кронштадте происходил. Вы видели, наверное, репортажи об этом, как там все было.
В. Емельянов
– Ну одно дело репортажи, телевизионная картинка, другое дело...
Епископ Митрофан
– Вот замечательно, первый канал очень постарался насчет сделать, отрежиссировать.
В. Емельянов
– Они вообще очень режиссируют старательно все.
Епископ Митрофан
– Да, это был уровень. Но совсем не это меня, например, порадовало и потрясло. Я находился на трибунах и видел все происходящее, значит, по плану это их мероприятие. После всего парада завершения наш верховный главнокомандующий вместе с главкомом и со всеми гостями должны были убыть на прием в адмиралтейство. Но наш верховный спрашивает: а где патриарх? Ему говорят: а он в Кронштадте, там прибыли мощи Феодора Ушакова. Он говорит: а мы не там почему? Ну так было в общем-то распланировано: там служба, здесь у нас парад. Он говорит, давайте мы, тут нас подождут, а мы все-таки поедем туда. И наш президент убыл туда, чтобы помолиться у мощей прославленного адмирала флота. Это ведь не по протоколу вообще, нарушение. И после этого он вернулся уже со Святейшим, и мы беседовали. И самое, наверное, яркое впечатление, чем поделился его Святейшество, что когда в этом соборе кронштадтском, там стояли тысячи моряков на литургии, в белой одежде, форма раз к этому празднику всем была подготовлена, впервые, кстати. И когда диакон вышел петь «Отче наш», и когда все тысячи молодых глоток вот грянули дружно «Отче наш» и спели так, как никогда в жизни нигде «Отче наш» не звучало, это, наверное, знамение времени. Потому что оказывается, помимо того, что официально приказано разучить гимн, оказалось, что было разучено и молитва главная «Отче наш». И я думаю, это правильно. Наверное, каждый, кто хоть когда-нибудь был в тяжелой обстановке, он хватался за то, что какую молитву сказать, произнести, лишь бы только «спаси и сохрани». И поэтому если у человека военного будет наготове наша исконная российская православная молитва, я думаю, это очень важно. Вот такие впечатления.
В. Емельянов
– Я напомню, что мой сегодняшний собеседник епископ Североморский и Умбский Митрофан. Владыка, скажите, пожалуйста, а в общем, по большому счету, получается, что круг замкнулся. Вы начинали служить на Северном флоте, сейчас вы возглавляете Североморскую епархию. Она ведь не очень давно появилась, да?
Епископ Митрофан
– Ну да, вот четыре года будет.
В. Емельянов
– Всего-навсего.
Епископ Митрофан
– Дело в том, что я прощался когда, в 97-мгоду я, в общем, прощался и вовсе не собирался возвращаться. Вы меня спрашивали как-то в предыдущих вопросах, что вот тоска по морю, хочется опять там. Нет, не хочется, я попрощался, достаточно. Мне захотелось вот помолиться, мне захотелось вот открыть для себя другую сторону этого бытия, которой я был лишен. Я накомандовался вдоволь. Поэтому я сейчас в своей, кстати, вот нынешней административной практике не люблю командовать.
В. Емельянов
– Но вам приходится, вам положено.
Епископ Митрофан
– Мне положено. Но, тем не менее, я избегаю. Потому что некоторые, не накомандовавшись в свое время, они считают, что сейчас надо командовать, так вот изображать из себя большого начальника и, значит, кричать...
В. Емельянов
– А как же вы управляете-то, не командуя? И вообще я что-то вот, вы меня простите, пожалуйста, за откровенность, но мне слабо верится, чтобы епископ и бывший морской офицер, как-то вообще бы не командовал. Ну мне кажется, наоборот, должен быть, по идее, под руководством такого епископа, как раз должен быть армейский железный порядок.
Епископ Митрофан
– Я думаю, человек, с которым я сталкиваюсь, он и так чувствует, что я могу скомандовать, и этого достаточно. Он не доводит наш разговор или наше какое-то там противостояние до этого момента.
В. Емельянов
– Не провоцирует.
Епископ Митрофан
– Не провоцирует. Он понимает, что, наверное, я прав в тех или иных вопросах. А если я не прав, то я, конечно, извинюсь. Поэтому на чем-то мы прервались, что-то мы говорили до этого вот насчет командования. А, насчет того, что я ушел с флота.
В. Емельянов
– Что вы не любите командовать, что вы ушли с флота, что вы накомандовались.
Епископ Митрофан
– Накомандовался. Поэтому я не собирался на флот возвращаться и, слава Богу, я 13 лет провел в уединении, в древнем поморском селе среди простых людей, поморов, рыбаков. И там я нашел себе, так сказать, утешение большое, успокоение души. Но Господу было угодно, чтобы все то, что я обрел за это время какого-то молитвенного уединения, богомыслия, молчания, что мне удавалось там достичь, чтобы я теперь этим поделился, обратно вернулся, со своими единокровными друзьями, офицерами. И Святейший Патриарх меня, как говорится, оттуда вызвал вновь, из того мирского небытия и, значит, направил именно на работу вот на этом участке. Это епархия северных морей, Баренцево и Белое море. У меня побережье. Предыдущая Мурманская епархия была разделена именно так, что промышленная часть осталась нынешнему митрополиту, а мне отдали все побережье, все базы, все вот эти вот удаленные гарнизоны, все наши стратегические силы.
В. Емельянов
– Скажите, пожалуйста, тяжело люди там живут сейчас?
Епископ Митрофан
– Ну офицеры и служащие флота, они живут достаточно обеспеченно. Все-таки тот шок, который испытал наш президент при посещении Видяева после гибели «Курска», вы говорите, что там сейчас не вспоминает телевидение, там как-то все это уже никто не помнит об этом толком...
В. Емельянов
– Нет, помнят, но это все немножечко так, знаете...
Епископ Митрофан
– Надо сказать, что тут некая такая вообще имела место, наверное, духовная травма, я так думаю. Когда я к десятилетию этот вопрос поднимал и беседовал, то просто некоторым очень тяжело к этому возвращаться мыслями все-таки вновь. Тяжело. Мы очень чествуем на флоте, вот мы сейчас 12 августа было, это обязательно праздник такой и какого-то единения – собираются все жители гарнизона с детьми, собираются ветераны. И самое главное, что это не какой-то вот советский митинг, значит, как оно было...
В. Емельянов
– Сейчас это опять принято.
Епископ Митрофан
– Да. а мы это дело сумели переплавить. У нас ведь в честь этих ребят-подводников было написано четыре иконы. Четыре иконы, где все 118 человек по периметру в белых одеждах прописаны, их лики. Это не им иконы, они там без нимбов, они не святые вовсе, они как по периметру, как на раме, но это было очень важно. Там икона Спасителю, Божией Матери «Курской», Николаю Чудотворцу, Андрею Первозванному – вот четыре иконы, и разделили экипаж на эти четыре иконы. И теперь эти иконы, они и являются то, у чего происходит это поминовение, этот митинг. То есть митинг не является уже митингом, потому что потом у этих икон совершается поминальная служба. Мимо этих икон маршируют экипажи ныне здравствующих лодок, отдают честь им, этим ребятам. И это очень гармонично, когда церковное понимание, религиозное сливается с традициями флотскими, такими сложившимся уже. Вот мы сейчас, наша епархия как раз этим занимается, чтобы вот эти две чрезвычайно консервативные организации – Церковь и флот, они очень берегут свои традиции. Армия не так, флот – это свой язык, свои термины, свои порядки.
В. Емельянов
– Это хорошо?
Епископ Митрофан
– Ну обязательно, как, это костяк, это ортодоксия. На этом зиждется государство, это то, что теряет запад. То, о чем наш президент...
В. Емельянов
– Я про флот.
Епископ Митрофан
– Ну флот, да, конечно, хорошо. Естественно, это здорово. И поэтому взаимопроникновение этих двух, тщательно оберегающих свою территорию организаций, это работа непростая. Тут надо подвинуться и одним и другим, а не то что упираться: у нас принято так, значит, будем вот так. И вот мы находим вот это вот соединение. Понимаете, это очень важно, что у нас рождаются новые традиции, которые ложатся на сердце очень. И вот мы проводим 12 августа, очень ложится на сердце. Люди просто с удовольствием и к иконам подходят, и целуют, значит, их там. Не только гвоздики возложить там к монументу. Ну хорошо, это правильно, ничего в этом плохого нет. Но должна быть ее составляющая религиозная, духовная, и она вплетена, и все кажется очень логичным. И никто тут не говорит: опять эти церковники тут понаехали, чего они нам тут рассказывают. Всё все принимают душой. Или другой пример, допустим. Крестный ход в честь Андрея Первозванного в Североморске. Вот у нас мы эту традицию сберегаем. Это когда крестный ход это не значит, что идут бабушки, значит, с хоругвями там и поют какие-то непонятные слова. А это единение вообще всего города. То есть это не только хор, так сказать, церковный, это оркестр флота исполняет наши любимые мелодии, это офицеры несут ковчег с мощами, при полном параде. Это хоругви и знамена флотские одновременно. И все это вместе. Это идет командующий, идет администрация, иду я, идут все остальные. И все вот попеременно. Это едет передвижная колокольня, тут же звон пошел, потом грянул оркестр. Потом опять звон. И вот оно оказывается, что это все в нашей жизни-то востребовано и живет. А вовсе не две какие-то разные, странные, друг друга не понимающие организации. Вот задача наша сейчас об этом идет речь. Как институт военного духовенства, которое сейчас вот возрождается, чтобы он действительно был принят не просто директивно, что типа придет батюшка, всем слушать, что он скажет. Нет, он будет совершенно востребован. Каким вот был востребованным в течение четырех месяцев похода наш протоиерей Сергий Шерфетдинов, который ходил с авианосной ударной группой к берегам Сирии на войну. Это впервые с 17-го года, когда упразднили духовенство, впервые на войну. Ходили там на учение, с визитами – это запросто, а на войну впервые.
В. Емельянов
– Туда и не каждый поедет.
Епископ Митрофан
– Прошло сто лет, прежде чем Господь вот, и вот он четыре месяца провел там. Тяжело было ему. Но он там проделал колоссальную работу, и все это поняли. И когда подводили итог в Североморске, когда все собрались, вздохнули, вытерли пот со лба, это же все-таки четыре месяца, простите меня, днем и ночью самолеты взлетают, садятся, и днем и ночью. Вы представьте – 1800 бомбовылетов, это нагрузка совершенно небывалая. Мы же никогда не воевали в корабельной авиации, у нас же нет этого опыта. Авианосцы – это Америка.
В. Емельянов
– Да я думаю, что здесь, среди нас, гражданских, вообще мало кто себе представляете, как это.
Епископ Митрофан
– Да это вообще не представить, как на этот пятачок садиться там. И когда подвели итоги и выяснилось, что у нас нет людских потерь, этого не могло быть. Шесть тысяч человек участвовало, четыре месяца напряженной работы и никто там ничего, никуда не попал, не погиб, ничего не случилось. Этого не бывает, там процент заложен обязательно. Это по документам он заложен, по директивам. В советское время на таких учениях, на учениях до четырех процентов закладывали – ничего себе. А у нас ни одного. И все переглянулись после этого, слушайте, говорят, удивительный поход, с чего это вдруг так это все здорово. И всем стало понятно, а потому что по-другому подходили к этому.
В. Емельянов
– И на ваш взгляд, скоро у нас сформируется полноценный институт военного духовенства?
Епископ Митрофан
– Ну как, он формируется именно полноценно. Ведь институт военного духовенства...
В. Емельянов
– Скоро ли он сформируется прямо целиком, чтобы да, все. у нас есть такая институция.
Епископ Митрофан
– Так у нас есть такая институция. Я же говорю, что это же не батюшка, который пришел, которого позвали и ему сказали: егодня приходи, завтра нет. Это штат Министерства обороны.
В. Емельянов
– Ах вот оно что!
Епископ Митрофан
– Это должность: помощник командира соединения по работе с верующими. Помощник командира соединения. Представляете, священник занимает? Это человек очень уважаемый, ответственный. Он, конечно, не командует там и не равняет по стойке смирно, но у него авторитет, он помощник командира. Он не просто старший куда послали. Поэтому это действительно решение принято уникальное. И такого уровня взаимодействия и взаимопонимания, которые есть сейчас, совершенно справедливо Святейший сказал, когда ему семидесятилетие было, когда два президента присутствовали, помните, Лукашенко, и он сказал, что такого уровня не было в дореволюционной России.
В. Емельянов
– Владыка, с вами разговаривать можно бесконечно долго. Очень интересный ваш рассказ и о ваших флотских буднях, и вот о буднях уже епархии. Время наше, к сожалению, подошло к концу. Я бы еще, честно говоря, часок с вами пообщался, потому что очень интересно вы рассказываете. Спасибо вам большое. Для меня большая честь и большая радость с вами познакомиться, приходите, пожалуйста, к нам еще. Вообще это очень хорошая тема для отдельного разговора – военное духовенство.
Епископ Митрофан
– Безусловно.
В. Емельянов
– Просто вот проследить, да, от дореволюционных 17-го года, поговорить обязательно про политруков, потому что это тоже своего рода замещение как бы, да, выражаясь языком психологии, и о том, что это возрождается сегодня. Надо будет сделать нам с вами такую передачу. Спасибо вам.
Епископ Митрофан
– Спасибо вам. Храни Господь.
В. Емельянов
– Благодарю. Уважаемые друзья, я напоминаю, что моим сегодняшним собеседником был епископ Североморский и Умбский Митрофан. Я благодарю вас за внимание. Программу провел Владимир Емельянов. Прощаюсь с вами, до новых встреч. До свидания.
